- Организация полицейской службы
- Городская милиция
- Правоохранители во фраках
- Гуччиарди, возмутитель спокойствия
- Расправа с фальшивым аббатом
Среди многочисленных мифов, связанных с прошлым нашего города, особо выделяется стереотип относительно влияния австро-венгерской оккупации на развитие хозяйственной и политической жизни Галиции. Нет никакого сомнения в том, что в исторической перспективе это событие позитивно сказалось на всех сторонах жизни Галичины и, более того, во многом стимулировало национальное возрождение украинцев. Однако ностальгия по "старым добрым австрийским временам", которые в общественном сознании стали добрыми в значительной степени потому, что последующие времена оказались на порядок хуже, не является полностью оправданной. "Австрийские порядки", которые сейчас стали притчей во языцех, не всегда отличались каким-то особенным порядком, а их представители не всегда обладали порядочностью. Как и сегодня, 100 и даже 200 лет назад львовяне постоянно жаловались на непрофессиональное и злобное чиновничество, безхозяйственных работников коммунальных служб, а также на нахальных и привыкших к безнаказанности правоохранителей.
Прошлое львовской полицейской службы до сего дня остается сравнительно малоизвестной страницей истории нашего города. Отдельная полицейская служба во Львове возникла не сразу. Осенью 1772 года, после занятия Львова австрийцами, исполнение полицейских функций было поручено окружному старосте (крайгсгауптману). Первый штатный состав львовской полиции состоял всего из трех человек: помощника крайгсгауптмана по канцелярской работе, а также двоих ревизоров, или, как бы сейчас сказали, оперативников. Для несения патрульно-постовой службы использовались солдаты, которых предоставлял местный гарнизон.
Надо сказать, что организация полицейских служб во владениях австрийских Габсбургов началась еще в 1749 году. В 1751 году был создан пост полицейского комиссара Вены и Нижней Австрии, причем разработки его полномочий и статуса был использован опыт французов. Только в грозном 1789 году австрийский император Иосиф II организовал имперское министерство полиции, которое возглавил граф Антоний Перген. Таким образом, львовская дирекция полиции возникла даже раньше, чем соответствующие общеимперские органы.
О создании во Львове с 1 января 1786 года полицейской дирекции было объявлено императорским указом от 27 октября 1785 года. Начальником дирекции был назначен Даниель Галяме Фон Гитшин, под начальствование которого были переданы помощник, писарь и 4 действующих наблюдателя. В первые годы своего существования львовская полиция ютилась всего в двух комнатках. Однако это совсем не мешало бравым полицейским заводить на жителей города по две с половиной тысячи дел в год. Кстати, отдельная постовая служба так и не была создана, а улицы города по-прежнему патрулировали солдаты местного гарнизона.
В феврале 1796 года воинский гарнизон Львова был отправлен на итальянский фронт, и город временно остлася без солдат патрульно-постовой службы. Вплоть до марта 1797 года, пока на полях Ломбардии и Модены молодой Наполеон Бонапарт громил австрийские армии, караульную службу во Львове несли добровольцы из горожан, главным образом, членов союза стрелков. Светлейший император, отдавая должное верной службе львовян, разрешил 20 апреля 1797 года создать в городе особую гражданскую милицию. Львовская милиция просуществовала наряду с полицией до 1848 года, когда во время Весны народов большинство ее членов вступили в национальную гвардию, а потому, после ноябрьского обстрела Львова австрийскими войсками, милиция была распущена.
В структурном плане львовская милиция образца конца XVIII века состояла из пяти подразделений и, кроме патрульной службы по ночам, исполняла представительские функции. Мундиры участников милиции были очень красочными и в каждом подразделении - своего собственного фасона и расцветки.
Мундир австрийского полицейского конца XVIII века также выглядел достаточно импозантно. Он состоял из голубого фрака, белых облегающих штанов, высоких сапог и элегантной шляпы. Полицейские были вооружены саблями, а также кистенями. Последние символизировали власть, а также пускались в ход, если нужно было привести кого-то в чувство и в спокойствие, не вынимая сабли. Типично полицейским был удар саблей плашмя по плечу или по спине. После такого удара у потенциальных правонарушителей не только снижалось стремление нарушить закон, но и еще долго болела спина или рука болталась подобно веревке.
В число полномочий и обязанностей полицейских входила масса довольно неожиданных и даже смешных по ныненшним меркам вещей - например, контроль за качеством продуктов, продаваемых на рынке, недопущение установки в окнах незакрепленных горшков с цветами ( чтобы не падали на головы прохожим), проверка соответствия глубины могил установленной магистратом величине, "устранение всего, что могло бы дать повод к разврату, или вызвать смущение или огорчение в обществе".
Львовская полиция далеко не сразу приобрела авторитет и солидность. В первые годы существования правоохранительных служб во Львове за ними следовал настоящий хвост довольно-таки скандальных историй. В значительной степени причина этого крылась в личности одного из первых галицких крайгсгаптманов, который также исполнял обязанности обязанности шефа городской полиции, - итальянца Гуччиарди. Главный львовский правоохранитель был человеком веселым и резвым, любителем азартных игр, выпивки и женского общества. Жизнь на широкую ногу сказывалась на бюджете итальянца самым катастрофическим образом, поэтому Гуччиарди постоянно был по уши в долгах. Очень критически оценивал крайгсгауптмана в своих "Письмах о ситуации в Галиции" Франц Краттер. По мнению этого немецкого путешественника, городская полиция не справлялась с возложенными на нее функциями и ей требовались радикальные реформы. Про самого Гуччиарди Краттер писал, что он "человек без чести и характера, законченный пьяница и забияка".
Вместе с тем, к службе полицейский начальник относился достаточно ответственно, хотя в некоторых случаях и перегибал палку. Показательной в этом плане была история, произошедшая во Львове с французским лжеаббатом д`Исом. Появившись в 70-х годах XVIII века во Львове, молодой и разговорчивый француз сразу же привлек к себе внимание истомившейся от провинциальной скуки публики. Усилению авторитета чужеземца в значительной степени способствовало то, что он представлял во Львов интересы влиятельной семьи Потоцких. Д`Иса все считали священником, хотя он практически всегда носил обычное светское платье. Правда, подписывался этот полномочный представитель аббатом.
Вскоре полиция получила секретное письмо, в котором высказавалось серьезное сомнение в том, что аббат - действительно тот, за кого себя выдает. Гуччиарди отдал распоряжение тщательно следить за письмами, которые д`Ис отсылает из Львова в Варшаву. Вскрыв несколько писем француза, полицейские обнаружили, что чужеземец информирует своих корреспондентов об общем положении дел в Галиции, при этом рисуя австрийское чиновничество в самых черных красках. При этом господин француз часто посещал приемы у губернатора, высшего военного и гражданского начальства края, где пел подлинные дифирамбы их мудрости и высочайшим человеческим качествам этих начальствующих лиц, а вот потом... Потом он их буквально вымазывал дегтем в своих письмах. Гуччиарди приказал установить за французом тайное наблюдение и с возмущением узнал, что тот распространяет о нем по городу самые разнообразные и грязные сплетни. Другими жертвами острого французского язычка стали баронесса де Бласенберг, графиня Спорек, и граф Калленберг, которым также были приписаны многочисленные грязные делишки.
Когда чаша терпения местного "света" переполнилась, наглеца решили проучить. Исполнителями решения, наряду с Гуччиарди, согласились стать потерпевшие Калленберг, Спорек и губернский советник Гуннини. Во время одного из приемов в доме Спорека д`Иса вызвали в дальнюю комнату, где повалили на диван, а затем больно побили кистенями. Всей операцией руководил лично главный львовский правоохранитель. Сразу после акта мести один из его участников отправился в гости, где во всех подробностях рассказал о расправе и о том, как вел себя во время нее мэтр острот и элегантности.
В результате этой истории француз почувствовал себя опозоренным и практически перестал выходить на люди, зато его польские друзья начали писать много численные жалобы в Вену. Вскоре дело дошло до императора, и тот приказал тщательно разобраться в ситуации и наказать виновных.
Во Львов отправили специального чиновника, а на время расследования Гуччиарди отстранили от исполнения всех обязанностей. Все четверо друзей-подельников засели писать пояснительные записки, в которых излагали свою версию событий. Гуннини пояснял, что когда он заходил в комнату "где предположительно состоялось нападение", то споткнулся на пороге и упал, свалив вместе с собой потерпевшего, а затем и еще одного из подозреваемых, а потому не мог участвовать в избиении. По словам Калленберга, никакого заговора или засады не было, а просто сам аббат явился на прием пьным, приставал к гостям, над всеми издевался, за что его и попросили выйти вон. Далее граф писал, что действительно француза несколько раз ударили кистенями, но это не должно рассматриваться в качестве попытки унизить потерпевшего, так как, подобно тому, как во Франции не явлется позорным удар шпагой, в Галиции существует старинная традиция боя на киях и батогах. Поэтому честь д`Иса не пострадала.
Труднее и важнее всего было оправдаться самому Гуччиарди. Положение начальника львовской полиции осложнялось тем, что во время рассмотрения дела об избиении на нем "висело" еще одно дело - о незаконном заключении некоего Соломона Мелеха. Мелех утвержал, что был брошен в тюрьму по личному указанию самого Гуччиарди по той причине, что не дал ему ссуду в размере 100 флоринов. Гуччиарди решил сыграть на патриотических чувствах и попытался представить все дело об избиении в контексте препдположительно шпионских писем француза в Варшаву. После долгого рассмотрения дело было признано "сведением личных счетов в вопросах чести" и закрыто. Еще через некоторое время было принято решение и по делу Соломона Мелеха. Поскольку главный полицейский сумел убедить суд, что ситуацией Мелеха занимался другой служащий львовской полиции, то Гуччиарди был оправдан. За ложный поклеп Соломон Мелех был приговорен к двум годам публичных работ в кандалах, причем решение суда должно было быть объявлено у позорного столба, а текст приговора должен был быть написан на специальной табличке, которую повесили Мелеху на шею.